Пропустить такую «малину» Семён не мог и потому отправился на курсы водителей при городском ГАИ. Мозгов и памяти в те времена Альцу было не занимать, и теоретический экзамен на право вождения он сдал с блеском. Значительно хуже обстояло дело с самим вождением. К этой сфере человеческой деятельности у Семёна обнаружился полный кретинизм.
На первом же практическом занятии с инструктором при выезде из гаража Сёма вместо задней скорости включил вторую передачу и попытался выехать из помещения с обратной стороны сквозь каменную стенку. К счастью, разбег машины был крохотным, и этот трюк ему не удался.
На трассе Семёну казалось, что все встречные машины идут на лобовой таран. Поэтому он старался вырулить на тротуар, где ехать было безопасней, так как, кроме пешеходов, там никого не было. За месяц, который Альц практиковал в вождении, в смолистых кудрях молодого инструктора появилась обильная седина...
...Наконец наступил вожделенный день экзамена по вождению (да простится мне этот вольный каламбур), к которому Семён подошел с новыми трудовыми достижениями: к злополучному гаражу прибавилась дачная оградка, которую Сёма разворотил, пытаясь вписаться в поворот на узкой улочке; раздавленный на заднем ходу надувной матрас соседа; застрявшее в канализационном люке переднее колесо одолженных у тестя для практики «Жигулей», и много других забавных мелочей.
Не такой уж беспечный человек Сёма Альц-Геймер, чтобы на экзамене по вождению полагаться на собственные силы и на Божье провидение! Конечно же, через нужных людей (дело-то было в разгар социализма с человеческим лицом) он и вышел именно на должностное лицо, которое в ведомости принимавшего экзамен милицейского чина поставило спасительную «галочку».
...О том экзамене Семён предпочитает не вспоминать. Побледневший от волнения старлей-гаишник во время теста думал лишь об одном: «Не задавить бы какого-нибудь зазевавшегося прохожего!» Все обошлось, и через неделю Альцу вручили хрустящие целлофаном «корочки» водительских прав.
Ездил же Сёма на «Запорожце» недолго – аккурат до случая, о котором автор сейчас поведает, а читатель может и не поверить. Но фокус-то в том, что так оно и было в действительности!
А всему виной тактика вождения, которую Альц избрал на первое время. Была она столь проста, сколь и гениальна. Семён пристраивал свой драндулет в зад самому медленному из участников дорожного движения – троллейбусу – и таким образом, не спеша, ни шатко ни валко, следовал в «мертвой зоне этого динозавра от технического прогресса к месту назначения. В одной из первых поездок по этой методике Сёма, не среагировав на маневр «динозавра», въехал в старенький «Москвич», которым управлял (кто бы вы подумали?) тот самый старлей-экзаменатор!
Вот и не верь после этого в судьбу, а заодно и в мечту правоохранительных органов о неотвратимости наказания! Все обошлось парой сотен, которые пострадавший застенчиво взял у Альца (ущерб оказался пустяшным), но за руль Сёма больше не садился до самого отъезда в Штаты.
...Впрочем, все рассказанное выше – дела давно минувших дней. Приехавший в Америку господин Альц-Геймер поселился в местности, где без сидения под задом никакой (даже неполноценной) жизни не могло быть. Работа нашлась в получасе езды, школа – на таком же расстоянии. Да что там говорить, до ближайшего куска хлеба было не менее десятка майлов. Поэтому проблему вождения нужно было решать основательно и быстро.
«Судьба Евгения хранила» и здесь. Сдав без особого напряжения permit, Сёма с приятным удивлением, граничащим с безудержной завистью, узнал, что его «союзные» права (какой пассаж!) имеют международный статус, что избавляет от экзамена по вождению! Вот так сюрприз – не много таких радостей предоставляют нам первые годы эмиграции.
Приобретенный по случаю за очень небольшие деньги старенький Pontiaсk Сёме казался чудом технической мысли, по внешнему виду и комфорту салона не уступающим самой матерой «Волге». А вот получение навыков вождения и здесь не обошлось без конфузов и недоразумений: то ведомый Альцем Pontiaсk ни с того ни с сего перепрыгивал через бордюры на паркинге; то вдруг взбирался на газон довольно крутого косогора; то неожиданно заворачивал на полосу встречного движения на highway’e, и вообще позволял себе шалости, которые другому обошлись бы крутыми штрафами и point’ами по страховке. Но мы уже вспоминали пушкинские строки, а можно еще присовокупить и народные поговорки вроде «Дуракам везет». Однако факт остается фактом – за пять лет лихого вождения Сёма не заработал ни одного ticket’a!
Experience – сила!
Вот тут мы и подходим к событию, ради которого был затеян этот рассказ, а читателю пришлось выдержать довольно долгое вступление.
Сколько веревочке ни виться, а концу быть. Госпожа удача хранила Альца и в описанных выше случаях, и в его многочисленных блужданиях по дорогам и улицам, когда он стабильно терял directions; и при несвоевременном оформлении страховки; и даже (страшно об этом говорить!) когда приходилось опрокидывать рюмку-другую водки и садиться за руль...
Но, как говориться в одной «по фене’ной» пословице, Тот, Кто за нами наблюдает, не фраер. И если Семёна пронесло по-серьезному, то попался он, как это обычно водится, на мякине: заехал к другу в гости в приличный development и через часик за стеклоочистителем обнаружил казенную бумажку с указанием суммы штрафа за парковку в private zone... Семён, в принципе, понимал, что череда везений рано или поздно прервется, но что это случится таким примитивным образом? Происшедшее казалось ему позорным примерно так, как в старом анекдоте самолюбивому больному запись в истории болезни о том, что тот умер от позывов в туалет...
И Альц решил бороться, тем более что рассказанные друзьями – долгожителями в Америке легенды об их подвигах в суде по «отбитию» ticket’ов свидетельствовали о хорошей перспективе предстоящей тяжбы.
Справедливости ради надо заметить, что среди знакомых нашлись скептики, которые предсказывали бесполезность этого занятия. Да к тому же и сумма была не столь значительной, чтобы из-за нее ломать копья. Но для Сёмы это было уже делом принципа. Его прежнее, уже порядком подзабытое, «союзное» занятие было напрямую связано с юриспруденцией. Альц прошел в свое время адовы круги десятков арбитражных судов разного уровня и всю свою жизнь весьма нескромно полагал себя несостоявшимся выдающимся стряпчим. Зуд интеллектуального драчуна не выветрился и в Штатах. И вдруг такая великолепная возможность постоять за правду в американском суде...
Для пущего вдохновения Сёма прочитал (в который раз!) свою настольную книгу «Судебные речи известных русских адвокатов». По обстоятельствам дела следовало применить в защите тактику великого Плевако. Над той защитной речью Альц работал целую неделю: здесь были учтены и чистая, как совесть новорожденного, без единого нарушения, репутация водителя; и скромный, получаемый из рук того же государства, которое хочет наложить штраф, доход ответчика; и свидетельские показания жильцов дома, возле которого случился несчастный parking, с общим лейтмотивом «не виноватая я, он сам (имеется в виду коп) пришел!»
...Ехать до court’a городка, где случился Сёмкин прокол, согласно direction, было минут сорок. Стоит ли рассказывать, что ас-водитель в очередной раз сбился с пути и попал в судебное заседание на полчаса позже. Впопыхах запарковав машину, он рысью вбежал в здание муниципалитета и, запыхавшись, открыл двери зала судебного заседания.
Помещение было заполнено достаточно основательно. На поверку это оказались не зеваки (как это бывало в советских судах), а сплошь «подсудимые» – нарушители дорожного движения. Семён обратил внимание, что основная часть разношерстной публики сидела в рядах «партера» и лишь небольшая стайка прилично одетых людей стояла в стороне ближе к барьеру.
Приодетый в строгий костюм с галстуком цвета американского флага, Сёмка резонно решил, что его место рядом с элитарной публикой, и примкнул к «стайке». Минут через десять Сэм с удовлетворением отметил, что его явно выделяют из группы вполне респектабельных людей. Секретарь суда периодически бросала на него заинтересованные взгляды, которые ему, конечно, были приятны, но слегка смущали....
Еще минут через двадцать Сёма решил развить успех. Воспользовавшись паузой в судебном заседании, когда секретарь оказалась посвободней, он обратился к ней с пустяшным вопросом – так, просто чтобы засветить свое имя. Ответ служивой превзошел все ожидания:
– Сэр, вам следует немедленно покинуть эту зону, где могут находиться только лойеры, и появиться здесь, когда вас вызовет судья.
Посрамленный Сэм под насмешливыми взглядами «белых воротничков», к числу которых он себя самонадеянно причислил, отправился досиживать в самый дальний от судейского кресла ряд, где еще оставалось свободное место.
Впрочем, Сёмины неприятности с этого только начались. Уже знакомая секретарь суда представила ему худенькую молодую женщину – переводчицу русского языка. В генеральный план защиты не входил никакой переводчик: блестящая защитительная речь Альца была составлена на английском с соблюдением всех правил правописания и стилистики; с применением редких пословиц и идиом (он же трудился над ней целую неделю!). А тут какой-то долбаный переводчик, который из блестящего оратора сделает Альц-Геймера заикающимся косноязычным иммигрантом?!
...То, что произошло во время судебного разбирательства, Семён вспоминает теперь, как страшный сон. Первая же фраза, высказанная Альцем в направлении судьи, вызвала паническую реакцию переводчицы:
– Что вы делаете? Говорите по-русски!
Альц повторил ту же фразу по-русски, Таня (так звали землячку) перевела. Следующая длинная тирада, которую Семён произнес на английском, привела переводчицу в ярость:
– Вы что, спятили?! Немедленно переходите на русский, иначе какого черта я здесь?! Бывают же глухари среди этих русских евреев...
Альц растерянно перевел свою тираду на русский язык, а Таня благополучно и весьма приблизительно к тексту вернула ее снова на английский. Авторское самолюбие Семёна было мало сказать задето, а по-настоящему поругано. И следующий пассаж, длившийся минуты две, он четко отбарабанил по-английски, введя переводчицу в шок, прострацию, транс и бешенство одновременно:
– Послушай-ка, Цицерон местечковый! Если ты произнесешь еще хоть слово на английском, я наперевожу здесь такое, что тебе не хватит годового эсасайя, чтобы рассчитаться по решению суда!..
Старенькому, похожему на преподавателя истории КПСС в университете марксизма-ленинизма, гражданскому судье надоели препирательства бывших сограждан и он огласил приговор, который с нескрываемым удовольствием и злорадством перевела Сёме милейшая Татьяна:
– Гражданину Альц-Геймеру надлежало выплатить в доход казны:
– $53 штрафа собственно за нарушение;
– такую же сумму в погашение издержек судопроизводства;
– а также $90 за вызов переводчика из расчета $30 в час ее работы.
Судебный пристав бережно за ручки взял ошарашенного Семёна, отвел его к приходной кассе и так же доброжелательно дождался, пока Альц не выложил причитающиеся с него сто девяносто шесть долларов.
Махнув рукой приветливому судебному приставу и негромко выкрикнув на прощанье непонятную тому фразу: «Свободу Семёну Альцу, душители!», – Сёмка рысью помчался в направлении своего ветерана автостроения, который должен был увезти его прочь от этого огорчительного заведения.
Под стеклоочистителем машины Сёму уже ожидал новый ticket за неправильную парковку на сумму, по счастливому совпадению, равную первому штрафу. По приезде домой он немедленно выписал чек и отправил по хорошо знакомому адресу.
На этот раз Альц испытывал полное удовлетворение: ему удалось избежать дополнительных затрат на покрытие издержек суда и вызов переводчика. Это, как недавно выяснилось, не так уж и мало. А сэкономленные время и бензин?..
Э-э, что там ни говори, а личный experience – великая сила!
7. Собачья жизнь в Америке
«Подкиньте мне парочку идей, и я уж постараюсь сделать из них шедевр... Я беру пустяк, анекдот, базарный рассказ – и делаю из него вещь, от которой сам не могу оторваться...» – сказал однажды Константину Паустовскому великий одессит Исаак Бабель. Вообще-то, классик всегда прав по определению, но здесь Исаак Эммануилович прав и по существу. Хороший анекдот – это притча, эдакий сгусток жизни. И если по его мотивам возникает нечто окололитературное, то это не что иное, как реинкарнация заключенной в «базарном рассказике» прошлой жизни.
Вспомним незатейливый анекдот на вечную тему о приехавшем не ко времени из командировки муже. В нашем случае любовник сбегает на балкон, повисает на балконной ограде и, срываясь, летит с двенадцатого этажа навстречу своей судьбе. В голове мелькают видения и мысли о неправильно прожитой жизни. Если бы все сначала, и жене был бы верным мужем, и детям заботливым отцом, и зарплату отдавал бы до копейки, и т. д. и т. п.
Судьба смилостивилась над бедолагой и упругой веткой дерева ухватила его за шиворот, спасая от земного притяжения. Спустившись с дерева и отряхнувшись, словно курица, герой анекдота несколько сокрушенно и удивленно говорит:
– Глянь-ка, летел всего-то несколько секунд, а сколько чуши пришло в голову!
В развитие этой темы расскажу случай, о котором мне поведал мой добрый знакомый и по совместительству герой цикла. Читателю может уже знакомо его имя, а если незнакомо, то позвольте вам представить Семёна Альц-Геймера. Происхождение его экзотической фамилии автор уже описывал, так что повторяться не буду.
Итак, сама история. Вернее, сначала предыстория. Мой друг и герой Сёма в Штаты приехал лет на двадцать позже своих закадычных дружков. Понятное дело, пока Сёма строил социализм с человеческим лицом, друзья-товарищи в оковах капитализма добывали свою прибавочную стоимость на свой же кусочек хлеба и основательно преуспели в этом. Так что приехавший с отличными знаниями «Капитала» К. Маркса, но безо всякого капитала, Сёма предстал белой вороной в дружеском кругу черноперых.
Телячий восторг от приснопамятных дружеских сходок в Союзе сменился сдержанностью, степенностью редких встреч в новом environment’e. Вначале Сёма огорчался этой метаморфозе, затем привык и принял новые правила игры. Вместе с тем, в глубине души он хранил верность идеалам прошлой, как ему казалось, более искренней, с душой нараспашку жизни.
...Именно поэтому, открыв свой email и обнаружив в нем письмо от своего близкого школьного друга Женьки, Сёмка очень обрадовался. К сожалению, текст письма оказался на английском языке, а чтение было не самой яркой гранью лингвистического таланта Альца. Тем не менее, через строчку, пропуская незнакомые слова, которых набралось больше половины текста, Сёмка извлек из текста главное: друзья грустили о том, что Сэм (имя тоже было изменено на американский манер) последние пять лет то ли был рядом, то ли находился в отдалении, что вызывало грусть семьи друга. Она, семья, помнит все доброе, что связано с Сэмом, и никогда этого не забудет. Им так не хватает сегодня Сэма!..
«Все-таки соскучились...» – с нежностью подумал Семён. Правда, с датами у друга произошла путаница – пять лет были ни к селу ни к городу. Если имелось в виду время приезда Сёмы, то уже прошло целых восемь лет; а если время, когда виделись в последний раз, то это менее двух...
Несмотря на путаницу с датами, читая (вернее, угадывая) эти строки, Семён сам (преисполненный хлынувшими водопадом добрыми чувствами, едва не прослезившись) стал вспоминать разные случаи из прошлой замечательной жизни.
...Вот они с Женькой босоногими пацанами бегут на станционный перрон, чтобы встретить скорый поезд из самой Москвы; а вот уже подростками дерутся со взрослыми дядями, защищая честь и достоинство одноклассниц...
...Вот они студентами делят на двоих краюху хлеба – до стипендии еще целая неделя...
...А вот и дворец бракосочетания, в котором Семён Альц письменно подтверждает, что Женя и Яна действительно любят друг друга и намерены прожить в этой любви всю жизнь...
...Вот они вдвоем с Женькой мимо ротозеев-сиделок прокрадываются в родильное отделение, где Яна лежит с трехдневным отроду первенцем...
...А вот снова перрон. Только уже не родной станции, а пограничного Чопа; поезд, уходящий в сторону границы. Прощание, объятия, клятвы в вечной дружбе...
...Между тем глаза Сёмы Альц-Геймера продолжали скользить по строчкам письма, пока не уперлись в финальные титры, которые тронули его еще больше. Письмо было подписано всей семьей друга: женой, дочерью, сыном и еще какой-то Эми.
«Наверное, кто-то из ближайшей родни, знающий меня по Союзу...» – подумал Сёмка.
...Именно с этой минуты Сэм Альц начинает удивляться: после письма зачем-то подана открытка или фотография с симпатичным песиком на ней. К чему бы это? Вглядевшись внимательно, Сёмка узнает на фотографии семейного любимца Фарберов. Дело в том, что Женька – собачник. В их доме две собачки: песик («мальчик»), изображенный на фото, и «девочка» (назвать зверя «сучкой» опасно – могут обвинить в оскорблении собачьей чести, а то и в сексуальных притязаниях). Тут же Семёна осенило: он вспомнил: «мальчика» зовут Сэм, а «девочку» – Эми.
Предчувствуя недоброе, вооружившись словарем, Сёмка возвращается к началу письма и, обескураженный, читает подлинный текст: «Сообщаем Вам, что наш дорогой Сэм покинул этот мир. В течение пяти лет он был рядом, делил с нами все радости и огорчения. Это был веселый, приветливый и добрый друг. Теперь его нет с нами, и всем его будет всегда не хватать».
Скорбящие (те же имена плюс Эми).
Несколько минут Семён тупо вглядывался в экран. Затем сделал replay и с помощью словаря послал ответную корреспонденцию:
«I’m truly sorry regarding the passing unforgettable Sam. I hope he will be well on the heaven». (Искренне скорблю по поводу ухода незабвенного Сэма. Надеюсь, на небесах ему будет лучше.)
Sincerely Sam
Семён вырубил компьютер, смущенно вздохнул и криво улыбнулся. Потом посерьезнел: все-таки бедную собачку тоже жалко...
6. Страшный суд
